— Роман, как думаешь, почему помощники Трампа облюбовали твой витраж? «Ковер обещаний» — это то, что стелет своим избирателям любой политик?
— Не думаю, что пиарщики вникали в суть и название произведения: им понравилось, что оно яркое, привлекающее внимание. Обещание — инструмент манипулирования. Люди даже на войну идут не потому, что хотят кого-то убить, а им что-то за это пообещали. Обещания правят миром. Они должны быть, конечно, гипертрофированы, гиперболизированы и расцвечены яркими красками. Все политики что-то обещают, но, что касается Порошенко, он — чемпион в этом, настоящий маэстро невыполненных обещаний.
— Какая у зрителей была реакция на твою работу?
— «Вау!» А если объяснишь смысл, некоторые начинали плакать, ведь в центре «Ковра» окно в рай — то, что нам обещают после смерти. Я не хотел показать все, что у нас есть в Украине, изобразил только самое красивое — обещания. Было здорово, что в этом городке школьники вместо уроков вели дневники конкурса, брали интервью у художников и ставили баллы. В результате оценок детей я попал в тройку лучших. Но коммерческих предложений не поступило — они сильно ориентированы на своих, там надо жить: инвестиции вкладывают в долгоиграющий и стабильный проект. А «Ковер обещаний» купили потом в Лондоне на аукционе Phillips.
Картина "Ковер желаний". Фото: buyart.gallery
— Расскажи, как британская звезда стрит-арта Бэнкси тебе перечислил 1000 фунтов стерлингов?
— Ему понравилось мое произведение «Гомер с Гомером» (изображение на стене древнегреческого поэта, который, глядя в зеркало, видит там отражение анимационного Гомера Симпсона, — картина стала сетевым мемом. — Авт.). На тот момент я слонялся по Харькову в поисках работы и денег. Как вдруг написали помощники Бэнкси, что он заметил эту вещь и захотел напечатать ее на постерах. Предложили 1000 фунтов — я согласился. На эти деньги мы с семьей четыре месяца жили.
— А удалось ли монетизировать мировой интерес к искусству в Украине на волне политических потрясений?
— Не очень. $10–12 тысяч за картину — неплохо, но хорошо станет, когда в Украине полтора десятка художников будут получать за работу в среднем $100–200 тысяч. Сейчас у нас таких два-три мастера. Китай уже вышел на такой уровень. Сколько я ни зарабатываю, все вкладываю в проживание и свое искусство — до сих пор нет ни квартиры, ни машины.
— На Manifesta 11 в Цюрихе в прошлом июне ты разгуливал в костюме Чужого (кинетическая скульптура, сделанная для проекта «Свой Чужой» — это микс шахтера и чудовища из голливудских картин). Местная арт-общественность не слишком обращала на тебя внимание, но когда ты пошел в народ — был ажиотаж…
— Потому что у их кураторов и журналистов заранее расписано, на что и кого обращать внимание. Их арт-машина толкает строго своих. Им не слишком интересна Украина. Для Запада мы — страна третьего мира.
— Эмир Кустурица до войны был известен в Югославии, но только фильм «Андеграунд» о ней сделал его мировой звездой. У нас подобное может произойти?
— У меня в 2010 году была серия работ на эту тему «Сны о войне». Как я теперь понимаю, это были работы-предупреждения, сделанные на предчувствии грядущих трагических событий. Я еще на Майдане Чужого нарисовал, почувствовав, что происходит расслоение общества на своих и чужих. А сейчас, наоборот, я хочу абстрагироваться от всего этого, не желая спекулировать на этой болезненной теме. Власть ничего не делала все эти годы, чтобы как-то скрепить восток и запад страны. Не было идей и культурных программ.
— Твое искусство в какой-то мере и есть связующее звено между западом и востоком. Какой еще смысл ты вкладываешь в свои картины?
— Шахты закрывают, шахтерская профессия уходит в прошлое. Я хочу доказать, что жизнь моих земляков была не зря. Это касается и моих родителей. Они всю жизнь проработали на шахтах. И таких, как они, — целые города.
— То, что ты говоришь, очень противоречит современной политической установке той же декоммунизации...
— Я хочу создать сказку, но при этом не собираюсь обслуживать ничью идеологию, подстраиваясь под политическую конъюнктуру. Хочется творить что-то позитивное, новое, создавать будущее. Но у нас не любят вкладывать в проекты, которые мгновенно не окупаются, так чтобы за неделю можно было бы срубить бабла. На сегодняшний день в Украине нет ни одного государственного музея современного искусства.
— Кто тебя поддерживал в сложные периоды жизни?
— Моя жена — тоже художник, она меня понимает. А сын еще маленький, ему семь лет.