125-летие Прокофьева Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко отметил постановкой «Любви к трем апельсинам», являющейся повтором продукции худрука театра Александра Тителя и его постоянного сценографа Владимира Арефьева в Латвийской национальной опере трехгодичной давности. Получился симпатичный спектакль с большим количеством оранжевого цвета, но все же заметно пасующий перед остроумием молодого композитора (он же либреттист), поддержанным к тому же блеском и ретивостью оркестра под управлением Александра Лазарева.
Эта развеселая игра в театр по сказке Карло Гоцци, вдохновленная Мейерхольдом, писалась Прокофьевым в самые, казалось бы, неподходящие для веселья 1918—1919 годы. Из объятой революцией России композитор в течение нескольких месяцев упорно перемещался на другую сторону земного шара. Впервые опера была поставлена в Чикаго в 1921 году на французском языке. Но уже в 1926—1927 годах «Апельсины» с большим энтузиазмом были встречены в стране победившего социализма — как и сам их автор. К нынешней премьере приурочена выставка в Атриуме театра, в частности, представляющая уникальные эскизы декораций и костюмов Бориса Анисфельда с чикагской постановки, а также материалы по первым советским спектаклям.
Та эпоха первого авангарда (широко понятая) маркирована в новом спектакле цитатами из классики: «Черный квадрат» Малевича разлетается на части, тромбонист выходит из оркестровой ямы на сцену, напоминая о родченковском пионере-трубаче, девочка из «розового» периода Пикассо балансирует на огромном круглом объекте, намекающем на цитрусовых героев оперы. Но ко второй половине спектакля эта искусствоведческая история как-то сходит на нет.
Зато усиливается еще одна визуальная тема — забавные экспонаты передвижной техники из парка советского периода: от тачанки с пулеметом, которую тащат представители среднеазиатских советских республик, и полевой кухни с дымящейся похлебкой до асфальтового катка и ржавого сломанного вагона, в окна которого выглядывают три оранжевых шара. От удара топора они поочередно лопаются, обнаруживая за собой трех девушек, почему-то обернутых в оранжевые банные полотенца.
Остальные чудеса и фокусы обустроены примерно так же плакатно и простодушно. Геометрически-супрематические пляшущие фигуры на ножках, которыми безуспешно пытаются рассмешить Принца, страдающего ипохондрией, действительно не слишком уж смешны. Беспроигрышная страшная Кухарка, которую Прокофьев одарил мужским голосом, — и та не кладет зал на лопатки. Принцесса Нинетта превращается в радиоуправляемую крысу и обратно совсем уж по-детсадовски.
Действие оживляет отвязная отсебятина (например, «что здесь происходит?», «а кто художник?»), высвечивающаяся в глубине сцены. Из множества гэгов, среди которых есть даже карнавальные белый медведь с тигром, самыми убедительными являются полосатые обтягивающие штанишки отважной Натальи Мурадымовой, прекрасной певицы серьезных форм, лежащей на полу с задранными ногами в роли Фаты Морганы. Со стороны сильного пола спектакль украшают Липарит Аветисян (смешной и обаятельный Принц), в майке и подтяжках разыскивающий свою любовь, и Валерий Микицкий (Труффальдино-приколист), которому режиссер среди прочего поручил обкакаться от страха в специально для этого выстроенном в центре сцены кособоком заведении.
Конечно, большие надежды возложены на партию хора, который написан Прокофьевым для существующих параллельно основному сюжету и потешно спорящих о путях современного театрального искусства Трагиков, Комиков, Лириков, Пустоголовых и Чудаков. Они здесь оказываются нашими хорошо узнаваемыми современниками: рабочими в оранжевой спецодежде, пожарными со шлангами, регулировщиками, санитарами, журналистами с видеокамерами, микрофонами на палке и смартфонами для селфи. Появившись в Прологе, они выглядят многообещающе и весело, топча нынешним днем усталые символы прошлого века, но действуют однообразно и уже к моменту главного оперного хита — знаменитого марша — порядком надоедают. Спектакль так и повисает в путанице времен, где из каждой эпохи нахватано понемногу, но нигде ни о чем не договорено до конца.