Надя Михаэль, славящаяся своими смелыми интерпретациями таких партий из репертуара драматического сопрано, как Саломея или Леди Макбет, впервые выступила на Новой сцене Мариинского театра в опере «Лоэнгрин» Вагнера в роли злодейки Ортруды. Ее полной противоположностью в спектакле была Анна Нетребко в партии невинной принцессы Эльзы. С немецкой певицей поговорил Владимир Дудин.
— Об этом периоде вашей карьеры биографы смело могут писать как о «русском». Вы недавно спели заглавную партию в «Катерине Измайловой» Шостаковича в Большом театре, теперь — Ортруду в «Лоэнгрине» Вагнера в Мариинском.
— Да, так случилось благодаря стечению обстоятельств. Я прекрасно понимала, какую большую честь мне оказали, пригласив исполнить партию Катерины в Большом — в том самом Большом театре! В то же время я осознавала всю степень ответственности и вызов, брошенный мне судьбой, — впервые выступить в России в этой роли. Смогу ли я это сделать? Но я действительно очень хотела спеть эту партию. Это невероятное произведение, опера с непростой музыкой. Большой театр, где все для меня было новым, показался поначалу неизвестной страной. Зато когда я оказалась в Петербурге, то попала в невероятное окружение, в котором знала и маэстро Гергиева, и Анну, и Михаила (Петренко, пел Генриха Птицелова. — Ред.), и Евгения (Никитина, пел Тельрамунда. — Ред.). С маэстро Гергиевым мне доводилось работать над оперой «Замок герцога Синяя Борода» Бартока в Варшаве и Нью-Йорке.
— Мариинская публика узнала о том, кто будет петь Ортруду в «Лоэнгрине», незадолго до спектакля. А когда вы узнали об этом?
— Мы говорили об этом с Валерием как минимум год назад, причем обсуждали разные партии, но долго было неясно, что в конце концов будет. Два других предложения я не смогла принять. Мы говорили среди прочего об Изольде в «Тристане и Изольде» Вагнера. Но я прекрасно понимаю, что фестивальный период «Звезд белых ночей» особый, ежедневно идет несколько спектаклей, в которые нужно успевать вписаться. Я вообще не всегда понимаю, как Гергиева на все это хватает. Он — чудо! Каждый день спектакли, дневные и вечерние репетиции — я не в состоянии понять, как это происходит у него.
— Как вам работалось с маэстро Гергиевым?
— Всем известно, что он — великий дирижер, очень выносливый, его исполнения отличаются исключительно мощным драйвом. Но я бы хотела сказать о его человеческих качествах. Это очень сильная личность. Он — трудоголик, очень требовательный. Он не играет в игры, как некоторые его коллеги, пускающие в ход свое «артистическое обаяние». Гергиев прям и бескомпромиссен в своих требованиях, и не имеет значения, кто перед ним на сцене — Анна Нетребко, я, еще кто-то. Он просто подключает тебя к своей работе ради музыки, которой предан. И это огромное удовольствие, когда дирижер не любуется собой, а занимается музыкой.
— Вы пели в разных оперных театрах мира. Много отличий нашли в двух главных российских театрах?
— Я говорила на эту тему в Петербурге с одним моим очень хорошим знакомым, пианистом, — как отличается процесс работы, этика этой работы в России. Что по-настоящему ее отличает и что вызывает у меня прилив особых чувств, так это хорошая образованность команды, отвечающей за музыкальную сторону. Буквально все беспокоятся о том, чтобы спектакль был очень хорошо подготовлен, прежде чем окажется на большой сцене. Что-то похожее на такой стиль «командной игры» можно встретить, наверно, в США, но в Европе каждый отвечает за себя. В Европе все, конечно, отлично подготовлены, но — сами за себя. В России каждый артист в отдельности тоже несет ответственность, но все-таки Большой или Мариинский стремится в первую очередь к тому, чтобы исполнение целиком и полностью соответствовало его стандартам. Они дают ассистента, пианиста, объясняют все, если есть вопросы, предлагают репетиции ради достижения очень высокого результата. И это фантастика. Ты в конце концов понимаешь, что находишься за надежной стеной, что твой выход на сцену тщательно подготовлен.
— Хотите сказать, что здесь лучше?
— Ну, я все же воздержалась бы от такого ответа, он не слишком-то корректен. Но я родом из Восточной Германии, поэтому знакома с этим стилем работы, когда все за одного в коллективной ответственности, все заинтересованы в обогащении общего результата.
— Вы пели прежде Ортруду?
— Нет! Это был мой дебют в этой партии. Слышали ли вы меня живьем до выступления в Мариинском?
— Только на YouTube.
— О, вот как раз в записи мой голос звучит совсем не так, как живьем. Мой голос очень большой. Я иногда не понимаю, что делать со своими мощными высокими нотами, колеблюсь, выбирая репертуар высокого драматического сопрано. Но когда я поделилась своими сомнениями с маэстро Гергиевым, он сказал: «Давай, вперед! Готовь эту партию!» А работать с таким кастом, включавшим саму Анну, фанаткой которой я являюсь, стало огромным счастьем.
— В «Лоэнгрине» у вас с Анной получился настоящий поединок двух див. В спектакле есть сцена, где Эльза с Ортрудой буквально вступают в рукопашный бой.
— Ну, это только по сюжету, а так мне с ней не тягаться! Мне было немного тяжеловато вписаться в эту уже готовую постановку. Потому что мне нравится делать что-то новое, создавать партию с самого начала. Постановка «Лоэнгрина» в Мариинском театре — очень консервативная, местами статуарная, такая чистая, но имеющая абсолютное право на существование. Я ничего не смогла внести в сценическую интерпретацию этой партии из того, что хотела бы. Но мысль о том, что в этом спектакле будет петь и играть Анна, примиряла меня с действительностью. Она ведь тоже обожает драйв. И у нас все действительно очень неплохо получилось.
— В России, к сожалению, существует проблема с отношением консервативно настроенной части публики к смелым современным постановкам. Встречаются такие непримиримые зрители, которые пишут в театры и газеты гневные письма и даже иногда выходят на демонстрации с требованиями убрать спектакли, не нравящиеся им. Слышали о громком скандале с новосибирским «Тангейзером»?
— Да, слышала, и у меня это не совсем укладывается в голове. Разве у Вагнера в этом сюжете нет скандала? Люди в таком случае просто его не поняли. Вся история самого Тангейзера связана с борьбой против старой веры, убеждений, устоев, он в своей поэзии открывал глаза на то, что есть настоящая любовь. Это и есть «Тангейзер»! Может быть, такой прецедент оказался возможным только в том городе России?
Но должна заметить, что постановка «Катерины Измайловой» в Большом — пусть и чистая, не провокационная, но отнюдь не консервативная, глубоко раскрывающая историю. Или вот «Риголетто» Карсена, где много голых на сцене, тоже идет в Большом. Или прекрасный спектакль Английской национальной оперы — «Роделинда» Генделя, идущий там в этом сезоне. Все это очень интересно. Но что вам до современных постановок, когда здесь такая прекрасная школа у певцов, такая крепкая техника, общая подготовка! Было бы гораздо хуже, если бы от новых постановок страдала музыка. А современные постановки приезжайте смотреть, например, в Баварскую оперу в Мюнхен. Там и музыкальное качество на высоте.
— Ортруда пополнила вашу репертуарную коллекцию сильных женщин с отрицательным зарядом.
— Я не считаю Ортруду однозначно злым персонажем. Конечно, она в этой опере на пару с Тельрамундом — воплощение зла. Но она отстаивает свою правду, олицетворяя мир старых богов, являясь их жрицей. Она стремится очистить себе дорогу, ищет любой возможности сделать это, молясь своим богам каждую ночь о том, чтобы они наделили ее силой: «Я — последняя из вас, и я верну вам былое величие». Она — олицетворение старого времени и понимает, что новые люди не в состоянии оценить по достоинству ее власть. В этой опере стоит вопрос столкновения старой и новой религий — тема многих вагнеровских опер.
— А насколько в «Лоэнгрине» репрезентирован германский миф?
— Многие вагнеровские произведения связаны с кельтскими, германскими мифами, смешанными с его собственной философией. Да, безусловно, здесь чувствуется немецкая ментальность, отражение нашей философии. Мне непросто говорить об этом на английском. Erlösung — как это по-английски? Да, точно — спасение, избавление. Так вот, спасение через невинность. В вагнеровских пьесах всегда можно встретить дуализм женщин: одна — чувственная, сексуальная, страдающая, но содержащая опасность, а на другой стороне — чистота и непорочность. Held — как это по-английски? Герой, да, он всегда ищет спасения через девственность. Но эта чистота в итоге приносит себя в жертву. В этом я вижу отражение старонемецкой философии. Женщина, рождающая миру мессию. Это повлияло на вагнеровский мир. Такие оперы Вагнера — не просто драмы, по-моему, а что-то другое. Их очень непросто переносить на сцену. Я говорила об этом с Анной Нетребко, и она тоже считает, что дословное перенесение, когда герои действуют как обычные люди, выглядит очень банально. А это все так далеко от банальности, это связано с вопросами Вечности.
— Немцы ходят на «Лоэнгрина», чтобы прильнуть к корням?
— Думаю, они делают это на «Парсифале», и даже убеждена, что делают это со всей серьезностью. А «Лоэнгрин» — довольно сложное произведение, и я не уверена, что все понимают эту историю. Многие приходят послушать эту оперу как романтическую историю любви. Хотя истинные вагнерианцы понимают все. Еще «Нюрнбергские мейстерзингеры» — тоже ответ на ваш вопрос. По «Лоэнгрину» вообще можно рисовать карикатуры на оперные характеры. Лоэнгрин, конечно, — вид мессии. Но я не могу принять то, что он запрещает Эльзе во имя любви узнавать его имя: это как-то негуманно, бесчеловечно, ужасно. Вам так не кажется?