Я иногда не понимаю, что делать со своими мощными высокими нотами

Надя Михаэль, славящаяся своими смелыми интерпретациями таких партий из репертуара драматического сопрано, как Саломея или Леди Макбет, впервые выступила на Новой сцене Мариинского театра в опере «Лоэнгрин» Вагнера в роли злодейки Ортруды. Ее полной противоположностью в спектакле была Анна Нетребко в партии невинной принцессы Эльзы. С немецкой певицей поговорил Владимир Дудин.

— Об этом периоде вашей карьеры биографы смело могут писать как о «русском». Вы недавно спели заглавную партию в «Катерине Измайловой» Шостаковича в Большом театре, теперь — Ортруду в «Лоэнгрине» Вагнера в Мариинском.

— Да, так случилось благодаря стечению обстоятельств. Я прекрасно понимала, какую большую честь мне оказали, пригласив исполнить партию Катерины в Большом — в том самом Большом театре! В то же время я осознавала всю степень ответственности и вызов, брошенный мне судьбой, — впервые выступить в России в этой роли. Смогу ли я это сделать? Но я действительно очень хотела спеть эту партию. Это невероятное произведение, опера с непростой музыкой. Большой театр, где все для меня было новым, показался поначалу неизвестной страной. Зато когда я оказалась в Петербурге, то попала в невероятное окружение, в котором знала и маэстро Гергиева, и Анну, и Михаила (Петренко, пел Генриха Птицелова. — Ред.), и Евгения (Никитина, пел Тельрамунда. — Ред.). С маэстро Гергиевым мне доводилось работать над оперой «Замок герцога Синяя Борода» Бартока в Варшаве и Нью-Йорке.

— Мариинская публика узнала о том, кто будет петь Ортруду в «Лоэнгрине», незадолго до спектакля. А когда вы узнали об этом?

— Мы говорили об этом с Валерием как минимум год назад, причем обсуждали разные партии, но долго было неясно, что в конце концов будет. Два других предложения я не смогла принять. Мы говорили среди прочего об Изольде в «Тристане и Изольде» Вагнера. Но я прекрасно понимаю, что фестивальный период «Звезд белых ночей» особый, ежедневно идет несколько спектаклей, в которые нужно успевать вписаться. Я вообще не всегда понимаю, как Гергиева на все это хватает. Он — чудо! Каждый день спектакли, дневные и вечерние репетиции — я не в состоянии понять, как это происходит у него.

— Как вам работалось с маэстро Гергиевым?

— Всем известно, что он — великий дирижер, очень выносливый, его исполнения отличаются исключительно мощным драйвом. Но я бы хотела сказать о его человеческих качествах. Это очень сильная личность. Он — трудоголик, очень требовательный. Он не играет в игры, как некоторые его коллеги, пускающие в ход свое «артистическое обаяние». Гергиев прям и бескомпромиссен в своих требованиях, и не имеет значения, кто перед ним на сцене — Анна Нетребко, я, еще кто-то. Он просто подключает тебя к своей работе ради музыки, которой предан. И это огромное удовольствие, когда дирижер не любуется собой, а занимается музыкой.

— Вы пели в разных оперных театрах мира. Много отличий нашли в двух главных российских театрах?

— Я говорила на эту тему в Петербурге с одним моим очень хорошим знакомым, пианистом, — как отличается процесс работы, этика этой работы в России. Что по-настоящему ее отличает и что вызывает у меня прилив особых чувств, так это хорошая образованность команды, отвечающей за музыкальную сторону. Буквально все беспокоятся о том, чтобы спектакль был очень хорошо подготовлен, прежде чем окажется на большой сцене. Что-то похожее на такой стиль «командной игры» можно встретить, наверно, в США, но в Европе каждый отвечает за себя. В Европе все, конечно, отлично подготовлены, но — сами за себя. В России каждый артист в отдельности тоже несет ответственность, но все-таки Большой или Мариинский стремится в первую очередь к тому, чтобы исполнение целиком и полностью соответствовало его стандартам. Они дают ассистента, пианиста, объясняют все, если есть вопросы, предлагают репетиции ради достижения очень высокого результата. И это фантастика. Ты в конце концов понимаешь, что находишься за надежной стеной, что твой выход на сцену тщательно подготовлен.

— Хотите сказать, что здесь лучше?

— Ну, я все же воздержалась бы от такого ответа, он не слишком-то корректен. Но я родом из Восточной Германии, поэтому знакома с этим стилем работы, когда все за одного в коллективной ответственности, все заинтересованы в обогащении общего результата.

— Вы пели прежде Ортруду?

— Нет! Это был мой дебют в этой партии. Слышали ли вы меня живьем до выступления в Мариинском?

— Только на YouTube.

— О, вот как раз в записи мой голос звучит совсем не так, как живьем. Мой голос очень большой. Я иногда не понимаю, что делать со своими мощными высокими нотами, колеблюсь, выбирая репертуар высокого драматического сопрано. Но когда я поделилась своими сомнениями с маэстро Гергиевым, он сказал: «Давай, вперед! Готовь эту партию!» А работать с таким кастом, включавшим саму Анну, фанаткой которой я являюсь, стало огромным счастьем.

— В «Лоэнгрине» у вас с Анной получился настоящий поединок двух див. В спектакле есть сцена, где Эльза с Ортрудой буквально вступают в рукопашный бой.

— Ну, это только по сюжету, а так мне с ней не тягаться! Мне было немного тяжеловато вписаться в эту уже готовую постановку. Потому что мне нравится делать что-то новое, создавать партию с самого начала. Постановка «Лоэнгрина» в Мариинском театре — очень консервативная, местами статуарная, такая чистая, но имеющая абсолютное право на существование. Я ничего не смогла внести в сценическую интерпретацию этой партии из того, что хотела бы. Но мысль о том, что в этом спектакле будет петь и играть Анна, примиряла меня с действительностью. Она ведь тоже обожает драйв. И у нас все действительно очень неплохо получилось.

— В России, к сожалению, существует проблема с отношением консервативно настроенной части публики к смелым современным постановкам. Встречаются такие непримиримые зрители, которые пишут в театры и газеты гневные письма и даже иногда выходят на демонстрации с требованиями убрать спектакли, не нравящиеся им. Слышали о громком скандале с новосибирским «Тангейзером»?

— Да, слышала, и у меня это не совсем укладывается в голове. Разве у Вагнера в этом сюжете нет скандала? Люди в таком случае просто его не поняли. Вся история самого Тангейзера связана с борьбой против старой веры, убеждений, устоев, он в своей поэзии открывал глаза на то, что есть настоящая любовь. Это и есть «Тангейзер»! Может быть, такой прецедент оказался возможным только в том городе России?

Но должна заметить, что постановка «Катерины Измайловой» в Большом — пусть и чистая, не провокационная, но отнюдь не консервативная, глубоко раскрывающая историю. Или вот «Риголетто» Карсена, где много голых на сцене, тоже идет в Большом. Или прекрасный спектакль Английской национальной оперы — «Роделинда» Генделя, идущий там в этом сезоне. Все это очень интересно. Но что вам до современных постановок, когда здесь такая прекрасная школа у певцов, такая крепкая техника, общая подготовка! Было бы гораздо хуже, если бы от новых постановок страдала музыка. А современные постановки приезжайте смотреть, например, в Баварскую оперу в Мюнхен. Там и музыкальное качество на высоте.

— Ортруда пополнила вашу репертуарную коллекцию сильных женщин с отрицательным зарядом.

— Я не считаю Ортруду однозначно злым персонажем. Конечно, она в этой опере на пару с Тельрамундом — воплощение зла. Но она отстаивает свою правду, олицетворяя мир старых богов, являясь их жрицей. Она стремится очистить себе дорогу, ищет любой возможности сделать это, молясь своим богам каждую ночь о том, чтобы они наделили ее силой: «Я — последняя из вас, и я верну вам былое величие». Она — олицетворение старого времени и понимает, что новые люди не в состоянии оценить по достоинству ее власть. В этой опере стоит вопрос столкновения старой и новой религий — тема многих вагнеровских опер.

— А насколько в «Лоэнгрине» репрезентирован германский миф?

— Многие вагнеровские произведения связаны с кельтскими, германскими мифами, смешанными с его собственной философией. Да, безусловно, здесь чувствуется немецкая ментальность, отражение нашей философии. Мне непросто говорить об этом на английском. Erlösung — как это по-английски? Да, точно — спасение, избавление. Так вот, спасение через невинность. В вагнеровских пьесах всегда можно встретить дуализм женщин: одна — чувственная, сексуальная, страдающая, но содержащая опасность, а на другой стороне — чистота и непорочность. Held — как это по-английски? Герой, да, он всегда ищет спасения через девственность. Но эта чистота в итоге приносит себя в жертву. В этом я вижу отражение старонемецкой философии. Женщина, рождающая миру мессию. Это повлияло на вагнеровский мир. Такие оперы Вагнера — не просто драмы, по-моему, а что-то другое. Их очень непросто переносить на сцену. Я говорила об этом с Анной Нетребко, и она тоже считает, что дословное перенесение, когда герои действуют как обычные люди, выглядит очень банально. А это все так далеко от банальности, это связано с вопросами Вечности.

— Немцы ходят на «Лоэнгрина», чтобы прильнуть к корням?

— Думаю, они делают это на «Парсифале», и даже убеждена, что делают это со всей серьезностью. А «Лоэнгрин» — довольно сложное произведение, и я не уверена, что все понимают эту историю. Многие приходят послушать эту оперу как романтическую историю любви. Хотя истинные вагнерианцы понимают все. Еще «Нюрнбергские мейстерзингеры» — тоже ответ на ваш вопрос. По «Лоэнгрину» вообще можно рисовать карикатуры на оперные характеры. Лоэнгрин, конечно, — вид мессии. Но я не могу принять то, что он запрещает Эльзе во имя любви узнавать его имя: это как-то негуманно, бесчеловечно, ужасно. Вам так не кажется?