Кафка — в первую очередь имя нарицательное и неодушевленное. «Это все какая-то кафка», — говорим мы про день, проведенный в паспортном столе, поликлинике или любом другом ГБУ. Кафка — это одновременно и персонаж поп-культуры, не верите — just google it: ни об одном писателе школьники в соответствующих сообществах «ВКонтакте» не шутят больше, чем об авторе «Процесса» и «Превращения». Что же до реального человека Франца Кафки (родился в 1883-м, умер в 1924-м), то о нем мы знаем не так уж много. Драматург Валерий Печейкин, в свое время переписавший для «Гоголь-центра» поэму Овидия, комедию Шекспира и сценарий Ларса фон Триера, сделал писателя персонажем своей новой пьесы, которая так и называется — «Кафка». Текст нельзя назвать строго биографичным — хотя бы потому, что автор время от времени сталкивается лоб в лоб со своими героями.
Печейкин заканчивает пьесу упоминанием о том, что «записей голоса Кафки не сохранилось». Вероятно, не в последнюю очередь благодаря этому обстоятельству Кирилл Серебренников сделал протагониста спектакля безмолвным: когда его персонажу нужно что-то сказать, артист Семен Штейнберг лишь шевелит губами. Порой мы так и не слышим слов, а иной раз реплики писателя озвучивают другие актеры — как на записи кинодубляжа. Выдать за Кафку кого-то одного режиссер посчитал неправильным, некорректным, но если совместить физику одного артиста с голосом другого, можно получить нового, не существующего в природе человека — и почему бы ему не стать Францем Кафкой?
Для того чтобы повторить участь Грегора Замзы, Кафке даже не приходится превращаться в насекомое.
Кто бы ни отдавал свой голос за Кафку, слов в его роли все равно мало. В спектакле есть куда более болтливый персонаж — некто Отто Пик, журналист и биограф писателя, в исполнении американца Одина Байрона (в очередь со Штейнбергом игравшего, к слову, Чичикова в «Мертвых душах» Серебренникова). Пик — не просто рассказчик, у него есть характер: это веселый, слегка циничный человек, азартный и добросовестный исследователь; Франц Кафка вызывает в нем сильнейший интерес, но не сочувствие.
Частый мотив спектаклей Серебренникова — разочарование в семейных ценностях. Хотя это, конечно, слишком мягко сказано. Семейный ад — вот подходящее выражение. Изуверы-родители пытают ребенка («Человек-подушка»). Мужья колотят жен (как ни странно, «Сон в летнюю ночь»). Детишки вырастают тупыми и злыми («Околоноля», «Мертвые души»). Свадьба неизбежно превращается в фарс («Трехгрошовая опера» и опять-таки «Мертвые души»). Кафка определенно не возражал бы против такого «кощунственного» изображения семьи: всю недолгую жизнь писатель нес на себе груз отношений с авторитарным отцом, и отголоски этого опыта заметны в недописанном романе «Америка» и в особенности в хрестоматийном «Превращении». В пьесу Печейкина не просто попали реплики из этой новеллы — драматург отождествляет семью Франца Кафки с родственниками Грегора Замзы.
Для того чтобы повторить участь второго, первому даже не приходится превращаться в насекомое.
Кафку страшат не фантастические метаморфозы, а как раз нормальные вроде бы вещи — семья, работа, общественный порядок. Мир нормы в первом акте спектакля представляют отец, мать, невеста и парочка комичных кузенов. Мать умоляет отпрыска поторопиться с женитьбой: этот разговор кажется ей уместным даже тогда, когда сын обнаруживается стоящим на столе, распластанным по стенке, как жук. Отец учит взрослого Франца есть и демонстрирует полное безразличие к его писательству. Все это — превосходные роли старшего поколения труппы: мать Кафки — Ирина Выборнова, актриса с удивительным тембром и прекрасным чувством юмора, его отец — Олег Гущин, у которого домашний тиран вышел реалистичным и пугающим. Молодые артисты играют ровесников Кафки — земных, вульгарных, пышущих здоровьем: это невеста Фелиция Бауэр, адресатка известных писем писателя (Светлана Мамрешева), и двое кузенов — Франц (Антон Васильев) и Виллем (Сергей Галахов), тупой и еще тупее. Во втором акте макабр сгущается и обретает более хрестоматийные формы: мы видим Франца в роли мелкого чиновника в страховом ведомстве и знакомимся с типичными кафкианскими персонажами — разноранговыми бюрократами и их жертвами.
Для нормативности придумана выразительная метафора — окно, из которого льется ослепительный солнечный свет: Кафка кричит от боли всякий раз, когда мать отдергивает тяжелые шторы. Отправляясь на службу, он снова и снова выходит в это окно, каждый раз совершая смертельный прыжок, — эта сцена зациклена: физическое действие повторяется несколько раз подряд вместе с сопровождающим его текстом. Серебренников, по привычке выступающий в очередном спектакле и как режиссер, и как художник, много сил вложил именно в сценографию. Глядя на «танец» высоких белых ширм, которые вот-вот столкнут героя со сцены, или на горящую на белом фоне неоновую букву «К» — инициал писателя и двух его знаковых персонажей, можно подумать, что перед нами — самодостаточная инсталляция, вдохновленная кафкианскими мотивами.
За полтора месяца до премьеры «Кафки» Максим Диденко выпустил в «Гоголь-центре» спектакль «Пастернак. Сестра моя жизнь», показывающий три ипостаси поэта — ребенка, старика и молодого мужчины. Пожилой Пастернак читает стихи, Пастернак-мальчик поет, а вот мужчина молчит, общаясь с миром с помощью жестов, акробатических трюков, короче, всего арсенала physical theatre. Эту инкарнацию персонажа играет драматический актер Михаил Тройник, и наверняка случайное сходство его Пастернака с Кафкой Семена Штейнберга теперь очевидно: оба — писатели, люди слова, которых на сцене лишили права голоса. В планах «Гоголь-центра» — еще четыре спектакля о литераторах XX века: если и там заглавные персонажи будут молчать, это точно потребует отдельного осмысления.